Владимир Константинов: Для меня "крымская весна" началась еще под Новый год в 2013

Зимой прошлого года Крым не признал легитимность захватившей в ходе государственного переворота в Киеве новой антироссийской власти и принял решение о проведении референдума по вопросу своего дальнейшего будущего. 16 марта 2014 года на голосование были выставлены два вопроса: «Вы за воссоединение Крыма с Россией на правах субъекта Российской Федерации?» и «Вы за восстановление действия Конституции Республики Крым 1992 года и за статус Крыма как части Украины?»

96,77% участников референдума при явке в 83,1% высказались за воссоединение с Россией. Соответствующий договор был подписан 18 марта. На карте России появились два новых субъекта: Республика Крым и город федерального значения Севастополь.

Один из ключевых участников событий «крымской весны», спикер парламента АРК в составе Украины, а ныне Председатель Государственного Совета Республики Крым в составе Российской Федерации, Владимир Константинов рассказал в эксклюзивном интервью «Материку» о событиях прошлого года, и о том, как регион пережил переходный период.

Владимир Андреевич, с начала Майдана осенью 2013 года - зимой 2014 года, вы несколько раз бывали в Москве. Можно ли сказать, что эти поездки накануне решающих событий подтолкнули ваших собеседников в России к пониманию, что история пребывания Крыма в Украине заканчивается?

Владимир Константинов: Наши поездки, достаточно многочисленные на тот период, - это была наша реакция на те события, которые разворачивались в Украине. Эти события были неадекватными, они нас очень серьезно испугали. Мы понимали, что даже в такой противоречивой стране, какой казалась Украина, эти событии не являются нормой. Точного понимания в тот период у нас не было. Мы понимали, например, что разворачивается технологический, политический проект, целью которого является свержение власти, но дальнейший ход событий, конечно, нам тогда не был известен, могли только предполагать. Реакцией на многочисленные проявления этого кризиса была, конечно, поездка в Москву, и наши встречи с политиками федерального уровня. Мы участвовали во многих форумах, разнообразных ток-шоу, частных беседах, пытаясь понять, как реагирует политический истеблишмент на те события, которые происходят в Украине, и какое у них отношение к крымчанам в этой связи. Уже тогда нам было понятно, что дело идет к тому, что нам придется делать выбор. И этот выбор исторически был неизбежен, это как поезд, который мчится на большой скорости и подъезжает к какой-то развилке. Было очевидно, что мы подъезжаем к какому-то очень важному судьбоносному периоду своей истории. Конечно, эти контакты были для нас тогда очень важны.

- В советские годы коллектив Института истории СССР раскололся, условно, надвое – «утренников» и «вечерников». Одни считали, что Октябрьская революция началась утром, другие, что вечером. Когда лично для вас началась «крымская весна»?

- Первый этап «крымской весны», если взять хронологию, по моим ощущениям, начался с идеологической борьбы еще зимой, когда фашистские проявления неожиданно начали проявляться с какой-то нетрадиционной остротой. Мы на это начали очень быстро реагировать, мы надеялись, что это чисто идеологический спор и нужно ему противостоять на гражданском уровне. Мы проводили большой объем разных встреч, объездили практически все университеты и школы в Крыму, выступали с разными обращениями. И мощным, как бы завершающим пиком этого всего стало проведение антифашистского митинга в Симферополе, где горожане, совершенно не сговариваясь, без всякого административного влияния, собрали, с легкостью, более семи тысяч человек. На митинге мы заявили, что «все, что угодно мы вам позволяли в Киеве, и так слишком много, но только не это. Это тот Рубикон, за который перейти невозможно будет, не извинившись».

Лично для меня процесс «крымской весны», если понимать «крымскую весну» под осознанием того, что назад пути уже нет, психологически наступил еще в конце декабря месяца, перед Новым годом, когда нас собрали на совет регионов при президенте. Мы с большой надеждой ехали туда, мы думали, что сейчас услышим какие-то важные слова, которые для нас скажет Янукович. Тогда был какой-то вакуум, все не знали, что делать, что происходит в стране. С другой стороны, мы ждали каких-то посылов в сторону Крыма: «У нас автономия, у нас конституция, что с нами будет, что вы в отношении нас думаете?». И вот, когда на этот самый острый, волнующий вопрос не было никакого ответа, стало ясно, что у этой действующей власти ответов просто нет. Само проведение заседания оказалось невозможным без Беркута, то есть, когда мы сидели в здании администрации, нас окружал Беркут. Центр города уже был блокирован, это был уже совершенно другой Киев, к которому мы привыкли за эти годы..., я почувствовал чужой город. Киев как-то сразу перестал быть родным.

Тогда еще мы не видели перспективы, ничего не было обговорено, еще не знали, как поведут себя крымчане, но уже было четкое понимание, что это все становится мертвым для нас.

- Когда непосредственно события конца февраля-марта прошлого года происходили здесь в Крыму, почему удалось избежать жертв, на ваш взгляд? Что сыграло решающую роль в этом?

- Это очень сложный процесс под названием «крымский феномен». Уникальность крымского референдума в этом и состоит, что появился какой-то один быстрый источник решения проблем, и он у нас сработал. На самом деле, все произошло настолько стремительно, только потому, что 23 года мы жили совершенно в другой среде, чем сегодня. Люди, особенно политики, не понимают крымчан в этом плане, даже российские. Кажется, совершенно все быстро так всё решили, не понимая вот атмосферы, в которой мы жили, не зная внутренней тяги крымчан к возвращению на родину. Не понимая агрессивности украинской власти, и что самое страшное, изменения ментальности самих украинцев. Это все и стало причиной принятия такого быстрого решения. Нужно не забывать о том, что киевская политическая элита, которая хотела сменить власть на Украине, и совершила это путем военного переворота, ставила целью уничтожение Крыма. Они этого не скрывали, это было официальная их программа, они на этом зарабатывали очки, электоральную поддержку. Чем резче высказываются в отношении Крыма, крымчан, тем они всегда больше зарабатывают. Было понятно, что нас будут уничтожать. Все дальнейшие уничтожения, методы их, мы видим своими глазами. Не нужно было быть сильным политиком, или каким-то мудрым человеком, чтобы понять, что с нами произошло бы в ближайшем будущем. Все вот эти условия и сделали референдум, порыв крымчан, мощным, безапелляционным, мужественным, и самое главное, своевременным. Конечно, здесь все сработало: и депутаты не подвели, и крымчане, и самооборона, которая самоотверженно боролась. В общем, все, здесь сложно сказать, что кто-то был решающим. И, безусловно, сегодня никто в Крыму, ни один человек, не скажет, что без помощи России и президента страны, это тоже было бы невозможно. Ведь в 1991 году крымчане тоже провели референдум вопреки киевской власти, и что дальше? Он не был имплементирован. Мы понимали, что нынешний президент, он уже, конечно, совершенно другой человек, совершенно другого рода политик, и он, конечно, поддержит крымчан.

- Вы сказали о менталитете, который все 23 года пребывания Крыма на Украине, сохранялся у крымчан. А развивался ли в эти годы Крым или он был лишь объектом разворовывания? Иными словами был ли экономический стимул к украинскому патриотизму?

- Отношение Украины к Крыму в этот период было крайне противоречивым и непоследовательным. И, на мой взгляд, Украина упустила шанс сделать Крым частью своей культуры, своего будущего государства, будущего – потому, что государства в стране не было. Ведь Крым мог быть очень интересным регионом для Украины. Во-первых, нужно было делать все в Украине, чтобы не покушаться никогда на права и особенности крымчан. Это было святой обязанностью украинского общества. Можно было использовать Крым как мост между Украиной и Россией, русским народом, российским народом. Крым мог быть и свободной экономической зоной, зоной приоритетного развития, какой-то инновационной площадкой, которая бы развивалась государством. Вот эти традиционные связи, которые свойственны нашему общему русскому миру, могли быть реализованы. Обратная политика Киева вызывала обратную реакцию и понимание того, что у Крыма в Украине нет никакой перспективы, ни экономической, ни политической, ни нравственной, никакой.

- По последним данным переписи, абсолютное большинство крымчан поддерживает не только присоединение Крыма, но и действия нынешних крымских властей. Однако, среди крымских татар, такой позиции придерживается лишь 49%. Насколько велика опасность конфликта между русским большинством и крымско-татарским меньшинством?

- Скажу об отношениях с крымскими татарами, что даже в период обострения украинского кризиса, когда власти Украины ставили прямые задачи крымским татарам и их лидерам, с помощью более радикальной части создать здесь конфликт, руководители Меджлиса впрямую говорили в Киеве, что их задания не выполняют и в Крыму нет сопротивления действующей власти Януковича. «Сделайте что-то, выходите, сталкивайтесь с людьми, вступайте в перепалки, чтоб было видно, что есть так называемая «крымская картинка», - отвечали им. И в период попытки проведения внеочередной сессии 26 февраля, когда была ими предпринята эта попытка эскалировать конфликт и довести его до политой крови и гибели людей, чтоб произошел настоящий бунт, даже тогда у них ничего не получилось. Поэтому реальной опасности такой не существует. Традиции народа Крыма - это традиции многонационального народа, многоконфессионального народа. Вы не найдете в истории Крыма ни одного упоминания о каком-либо межнациональном конфликте, потому что Крым создавался, как регион с многонациональной культурой. Но это не означает, что власти должны расслабиться и ничего не делать, что проблем в национальной сфере нет. Мы сейчас ставим другой вопрос - «что мы еще не сделали для развития национальностей, населяющих Крым, в том числе и крымских татар»? У нас и армянская община очень мощная, и греческая, и белорусская, я уже не говорю об украинской, которая вторая по численности. Поэтому власти есть чем заниматься.

- Довольны ли вы, в целом, первым годом Крыма в Российской Федерации? Что удалось, а что не удалось, на ваш взгляд?

- Безусловно, весь процесс интеграции я считаю успешным. Мы не скатились ни к какому коллапсу, к которому могли прийти, ведь в этом уникальность перехода от одной экономической системы в другую. Нам удалось с помощью центральных властей Российской Федерации войти в нормальное русло решения основных проблем. Безусловно, они, в той или иной степени, периодически возникали, и сейчас имеют место, и мы с ними активно работаем, но, если взять, в целом, систему координат, начиная с того, с чем мы начинали, не имея ни адаптированной финансовой системы ни законодательной базы, организовывая всё практически с нуля, то могу сказать, этот год, безусловно, успешен.

- Крым в России. И все же, продолжает ли его пример играть свою роль в судьбе Донецка и Луганска и русскоязычных регионов, оставшихся в составе Украины?

- Да, на первом этапе была иллюзия у многих регионов, что у них получится так же, как это получилось у крымчан. Но отличие крымчан от этих регионов кардинальное. Мы уже об этом говорили, что повториться подобное больше нигде не могло. Не было таких условий, не было такого народа, не было такой тяги вернуться. Тем не менее, пример Крыма, как позитивный, всегда будет служить для них маяком и стимулом для защиты своих законных региональных интересов.

- Скажите, насколько сейчас ощущаются западные санкции, украинская блокада: финансовая, энергетическая, транспортная?

- Безусловно, определенные потери наша экономика понесла от таких неадекватных действий. Наблюдается неадекватное поведение властей Украины во взаимоотношениях уже с новым Крымом, попытка не искать контактов и способов договариваться, а попытка противостояния, то, что нынешняя украинская власть очень хорошо умеет делать. Они не умеют разговаривать, это их особенность. Просто еще не все политики это понимают. Мы понесли определенные потери в экономике, в транспортной сфере, безусловно, в курортной сфере, в водоснабжении. Это наиболее сильные потери. А вот западных инвестиций у нас никогда не было, нам нечего терять, поэтому в этом плане никаких потерь у нас не произошло.

Беседовал Иван Скориков.